Иллюзия обмана: шесть рассказов о правде и лжи от полиграфолога воронежского СК

Как узнать, обманывает человек или нет, что помогает выводить на чистую воду убийц и насильников, почему полиграф не стоит называть «детектором лжи». Накануне Дня криминалиста корреспондент «Вести Воронеж» собрала рассказы Ульяны Нестеренко и её коллег о том, из чего складывается жизнь женщины, которая каждый день учится отличать правду от преступного вымысла.

Самый очевидный выбор

…Мобильник полиграфолога Ульяны Нестеренко зазвонил около полуночи. В трубке она услышала голос оперуполномоченного уголовного розыска. Вместе с коллегами он уже двое суток работал на месте преступления в Бутурлиновке, где жестоко убили старушку.

– Ульяна, приезжай завтра, у нас есть подозреваемый. Вот сейчас ты скажешь, что это он, и раскроем убийство, – попросил опер.

Полицейский надеялся, что Ульяна подтвердит догадки следственно-оперативной группы, и подскажет, куда двигаться дальше в расследовании убийства. На следующий день полиграфологу привели  подозреваемого – «странного» соседа, частого гостя в доме старушки, которую зарубили топором.

В кабинете полиграфолога

– Это не он, нет реакций, – сказала Ульяна после трёхчасового исследования.

Разочарованию оперов не было предела. Чудо произошло на следующий день, когда Нестеренко по просьбе коллег проверила другого соседа бабушки. Редкий случай – но полиграфолог уверенно сказала, что убийца именно он – тот, на кого и не думали. Мужчина среагировал на детали, которые мог знать только тот, кто совершил преступление. Вскоре после проверки на полиграфе он признался. Показал, как расправился со старушкой и отдал орудие преступления - топор.

Рассказ первый. О поиске правды

– Никогда не хочется думать про человека плохо. Когда кого-то привозят на исследование, хочется до последнего верить, что он этого не делал. И я повторяю всем: «Надеюсь, вы говорите правду. Тогда я сделаю всё, чтобы это подтвердить».

Я всегда на стороне человека, даже если мне 20 раз сказали, что он совершил преступление, отношусь ко всем  объективно и непредвзято. Но когда видишь реакцию – появляется азарт: в какую сторону пойдёт, как выстроится цепочка, сойдётся или нет.

В Главном управлении криминалистики СКР нас учат, что причастность или непричастность устанавливает следствие и суд. «Я подтверждаю вашу правду», говорю обычно тем, кто проходит исследование. Поэтому мы никогда не используем выражение «детектор лжи». Когда человеку нечего скрывать, если он невиновен, я приложу все силы, чтобы это установить и помочь ему.

Себя считаю «полиграфологом от адвоката». Обвинить кого-то обычно очень легко. Легко реакцию эмоционально неустойчивого человека принять за реакцию причастности. Поэтому, видя, что человек реагирует так, как будто даёт лживые показания, я стараюсь всеми возможными и невозможными способами выстроить исследование так, чтобы подтвердить правдивость того, что он говорит. Если же он лжёт, то я получу ещё одно подтверждение его обмана.

Заключение полиграфолога – лишь одно из возможных доказательств вины, обычно косвенное. Помимо результатов исследования, силовикам нужно собрать ещё массу доказательств – провести ряд следственных действий: осмотров, допросов, обысков. Прежде всего, речь идёт о результатах судебных экспертиз. Но когда следствие зашло в тупик, и правоохранители не знают, куда двигаться дальше, часто выходом из безнадёжной ситуации становится полиграф.

Тогда, в декабре 2017 года, мужчина, подозреваемый в убийстве старушки в Бутурлиновке, перестал им быть, когда Ульяна Нестеренко не увидела у него реакций на причастность. На следующий день проверка наркомана с той же улицы, где жила пенсионерка, оказалась тем, что называют «оперской удачей». Парня решили протестировать «на всякий случай», и угадали.

У полиграфолога есть две основные техники работы. По первой схеме он задаёт вопросы напрямую: к примеру, вы присутствовали при нанесении ударов, вы знаете, от чего умерла соседка? Если человек говорит «нет», а полиграф показывает, что он лжёт, ничего ещё до конца непонятно. Ульяна Нестеренко знает, что эмоционально нестабильные люди могут так реагировать из-за страха, из-за личных особенностей. Кроме того, может быть что-то иное, что повлияет на результат. Зачастую речь идёт о старых конфликтах с потерпевшим, ссорах с ним или неприятных ситуациях. Повлиять на реакции может и информация, которую человек хочет скрыть. К примеру, не он сам совершил преступление, но предполагает, кто мог это сделать.

В связи со всеми этими возможными моментами эксперт подключает вторую технику – смотрит на реакции, перечисляя варианты ответов. Эта экспертиза не даёт возможности среагировать случайно. Она называется «тест на знания виновного». Ведь только преступник знает, как и что он сделал. Поэтому вероятность достоверности исследования увеличивается в разы.

– Вы знаете, где убили соседку?

– Нет.

– Точно не знаете?

– Нет.

– Где лежало её тело – в туалете, на огороде, в доме?

Мужчина реагирует на «дом» и тут же говорит, что слышал о доме от оперов.

– Что вы ещё знаете?

– Знаю, что её убили топором.

Полиграфолог убирает вопрос про орудие убийства.

– Когда подозреваемый вошёл в дом, он сделал одну вещь. Не знаете, какую? – задаёт следующий вопрос полиграфолог.

– Нет.

– Подозреваемый залез в окно, разбил табурет, выкрутил пробки, разбил лампочку?

На мониторе у Нестеренко появляется реакция на «выкрученные пробки». Ответ на этот вопрос мог знать только убийца. Именно из-за отсутствия света он не заметил золотых украшений, которые лежали на видном месте – на подоконнике. К окну же он подойти не решился, опасаясь, что увидят с улицы.

Нестеренко спрашивает дальше – о том, во что была одета жертва.

– В чём была бабушка в момент нанесения ударов? В халате, в телогрейке, в кофте?

Есть реакция на «телогрейку», совпадающая с фактами. Но полиграфолог сомневается – мужчина мог видеть соседку в телогрейке за пару дней до убийства. Однако реакция на следующий вопрос тоже «в яблочко» – человек знал, что в доме во время убийства горел газ. Кроме него и потерпевшей никого в доме не было, и он не мог об этом узнать, не будь он на месте преступления.

Противоречий в реакциях нет. Они выстраиваются в логичную цепочку, совпадающую с картиной преступления.

– Я могу быть свободен? – спрашивает исследуемый.

–  У меня больше вопросов нет. Передаю вас следователям и полицейским, – вежливо отвечает Ульяна.

Нестеренко идёт к силовикам и говорит: «Думаю, что это он». Те не могут скрыть удивления. Обычно эксперт редко когда так уверенно предполагает причастность, а только объясняет – на что есть реакция, а на что её нет. Однако через несколько часов уже ни у кого не остаётся сомнений в том, кто зарубил старушку. Мужчина признаётся в убийстве, рассказывает, как его совершил, и показывает, где спрятал топор.

Рассказ второй. О страхе

– Самое тяжёлое, когда спрашивают: «Ульяна, это он?». Страшно взять на себя ответственность и сказать «да». Вдруг он этого не делал. Я обычно не говорю «да», поясняю «вероятно»,  боюсь обвинить невиновного человека.

Если же сказала, что есть реакции на причастность, а человек не признаётся, мучают сомнения. Но вот эта доля сомнений становится тем толчком, который заставляет себя совершенствовать как профессионала. Если я буду уверена, что всё делаю правильно, то я буду делать работу однобоко и однотипно, не будет ни повышения профессионализма, ни желания расти.

Когда дала заключение о реакции на причастность, потом, конечно, волнуюсь, звоню – спрашиваю о расследовании. И вот человек признался, нашли неопровержимые доказательства его вины. Груз ответственности больше не давит, и это облегчение и радость.

Это была рутинная проверка самоубийства. Полиграфолог делает их часто, чтобы исключить другие версии событий. В тот раз, в мае 2017 года, молодую женщину нашли повешенной на проводе от утюга в одной из квартир Железнодорожного района. Все указывало на суицид, но у правоохранителей были определенные сомнения. Проверяя на полиграфе мужчину погибшей, Ульяна Нестеренко заподозрила, что всё не так, как кажется. Предположила, что произошло убийство «под занавесом суицида».

 Ульяна включила было «полиграфолога от адвоката». Из прощального SMS можно было сделать выводы, что причиной суицида стали запутанные отношения пары и постоянные ссоры. Мужчина мог винить себя в смерти подруги, поэтому и появилась реакция на причастность. Эксперт всегда делает скидку на подобное чувство вины, усталость, стресс, шок.  Затухшие или неправильные реакции также могут быть из-за приёма алкоголя, наркотиков. Но полиграф всё равно упорно выдавал реакции мужчины на то, что он знает об обстоятельствах смерти то, что знать не должен.

– Суицид взрослым женщинам несвойственен, тем более у неё был маленький ребёнок. Мама оставила его у своих родителей и пошла отдохнуть, а уж точно не повеситься. Насторожило то, что, согласно показаниям мужчины, она была раздета, когда он уходил после свидания. Тело же нашли в той одежде, в которой женщина выходила на улицу. Зачем она специально оделась в уличное и повесилась? Тут и неспециалист поймёт, что история не укладывается в картину суицида. О своих предположениях я рассказала следователям. Несколько дней думала про это, проигрывала ситуацию в голове,  пока не узнала, что мужчину задержали по подозрению в убийстве.

Мобильные вышки зафиксировали, что телефоны мужчины и женщины в момент отправки и получения прощального SMS находились в зоне действия одной станции – в квартире погибшей. На видео с камер наблюдения напротив подъезда силовики увидели, как хозяйка квартиры зашла в подъезд с любовником. Позже мужчина вышел из подъезда в вывернутой наизнанку куртке, в шапке на глазах, прикинувшись пьяным, сделал все, чтобы его не узнали. Под тяжестью собранных доказательств мужчина признался следователям, что задушил подругу во время ссоры и чтобы избежать уголовной ответственности за содеянное  инсценировал суицид. Ему дали 9 лет строгого режима.

Андрей Повалюхин, оперуполномоченный уголовного розыска ГУ МВД по Воронежской области

– Я доверяю прямым уликам и полиграфу Ульяны Александровны. Она не просто красивая и обаятельная женщина, прекрасный человек, но и исключительно проницательный специалист. Она умеет наладить контакт с подозреваемым, умеет расположить к себе. Убаюкает как нянечка в детсаду, а он взял и поплыл. Ульяна почти никогда не говорит, что человек причастен, но советует приглядеться. И не было такого, чтобы она ошиблась. Я верю ей как себе.

Часто Ульяна Александровна не уверена в причастности того или иного человека в силу своей исключительной порядочности. Но всё она делает правильно – если бы не сомнения, могла бы рубить с плеча.

Ульяна Александровна отлично работает в команде. Она всегда как можно глубже погружается в материалы дела, чтобы правильно задавать вопросы во время тестирования. Она обычно считает наши предположения предвзятыми, говорит, что сама разберётся – негодяй этот человек или нет. Мы обращаемся к ней часто в почти безвыходных ситуациях. Но бывало и такое, что после её исследования ехали выкапывать труп, который согласился показать убийца.

Рассказ третий. Об эмоциях и цинизме

– Признаюсь, что иногда мне хочется обнять человека во время исследования. Того, кто пришёл ко мне за защитой от несправедливости и, возможно, напрасного обвинения. В такие моменты трудно «спрятать» в себе психолога. Но если передо мной потенциальный преступник – всё совсем по-другому: во мне с каждой минутой крепнет уверенность в том, что меня не обмануть, и вера в справедливое возмездие.

Я не хочу понимать, почему люди совершают ужасные вещи. Это не моя головная боль. Моя задача понять, делал человек это или не делал. Почему – это вопрос оправдания. Я как психолог могу оправдать любого. У нас у всех есть глубинные комплексы, мотивы.  Как только вы поймёте мотив человека, вы его оправдаете. Оправдать – это ещё и значит разделить чужую боль. Я не хочу думать о том, почему так человек поступает. Он-то в голове оправдал себя, пусть это останется только на его совести.

Мне намного легче, чем следователям, которые выезжают на место преступления. Если я вижу тело на фото, которые они мне скидывают, ругаюсь. Мне достаточно описаний.

Я, как и любой человек, обрастаю некоторой долей цинизма. Мы постепенно черствеем. Один раз поплакали, второй, третий, в четвёртый раз понимаешь, что это жизнь.

Ульяна Нестеренко заплакала во время исследования лишь однажды. Она хорошо помнит тот случай. Полиграфолог тогда работала в полиции и проводила экспертизы по делу о гибели ребёнка в ДТП. Большая компания ехала с пляжа, машина перевернулась. Малыш получил травмы, от которых умер.

На полиграфе проверяли всех, кто ехал в автомобиле. Супружеская пара говорила, что за рулём была мать ребёнка. Она, в свою очередь, утверждала, что машину вёл пьяный знакомый – супруг из этой пары. Поэтому было важно установить, где и кто находился в момент аварии. Нестеренко допрашивала каждого человека из машины, называя места в автомобиле. Мать погибшего малыша выдавала сильную реакцию на то место, где никак не могла сидеть во время поездки. Ни по ее версии, ни по словам обвинявшей ее пары. Нестеренко в недоумении спросила у неё, почему полиграф так показывает – показывает реакцию на постороннее место.

– Здесь сидел мой ребёнок! – ответила мать, потерявшая малыша.

Эксперт не смогла сдержать слёз.

В дальнейшем сотрудники полиции собрали достаточно доказательств вины знакомого семьи, который пьяным сел за руль и от его действий погиб ребенок.

Рассказ четвёртый. О мечтах и жёстких переговорах

Ульяна Нестеренко окончила факультет психологии и философии (ФИПСИ) ВГУ. В 2004 году после вуза пришла работать в отделение судебной психиатрии Воронежского психоневрологического диспансера. В диспансере она зачастую обследовала преступников с психическими отклонениями. Параллельно Ульяна отучилась заочно на юрфаке ВГУ, потому что считала, что «одной психологии мало».

В 2007 году Ульяну Нестеренко пригласили работать в милицию. Она думала, что будет трудиться психологом. Её позвали на должность полиграфолога.

– Я всегда хотела быть следователем. Когда не знаешь работу изнутри, тебе в чужой профессии кажется очень много всего интересного. Но как-то не складывалось, пока в 2016 году я неожиданно не получила предложение о работе.

– Ульяна Александровна, это Цуроев Мурат Саюпович– руководитель отдела криминалистики регионального Следственного комитета. Не хотите ли вы у нас работать?

– Конечно, хочу! – без особых раздумий ответила Ульяна, вспомнив все свои юношеские мечты быть следователем.

– У меня «синдром отличницы». Мне надо всё время делать что-то новое, развиваться, не сидеть на месте. В любой работе есть ощущение что ты дальше не двигаешься, а течешь непонятно куда, и ничего в твоей жизни не происходит. Поэтому я с радостью ушла работать в Следственный комитет, где исследований не такой большой поток как в полиции, но они гораздо глубже и серьёзнее.

Мурат Цуроев, экс-руководитель отдела криминалистики воронежского СУ СКР

– Когда у нас появилась вакансия полиграфолога, кого приглашать на работу, особых раздумий не было. К тому времени я был наслышан о профессионализме и опыте Ульяны Нестеренко.

 У нас тогда было несколько сложных дел, и Ульяна меня сразу по-настоящему удивила. Мы четыре месяца искали пропавшую в Новоусманском районе женщину. Я сомневался, что в исчезновении этого человека есть криминал. Беседовали с сыном пропавшей, с её собутыльниками – теми, кто мог быть причастен к вероятному убийству. Решили проверить их на полиграфе – и вот один из мужчин, с которыми женщина пила перед пропажей, среагировал. После чего Ульяна нам не только сказала, как была убита пропавшая, но и где примерно искать тело. Она на сто процентов оказалась права.

У Ульяны Нестеренко логическое мышление следователя и талант психолога, невероятная коммуникабельность и умение расположить к себе человека. Она внимательно изучает материалы дела и составляет вопросы, со всеми общается на равных. Уверен, что Ульяна одна из лучших в своём деле. Её ценят в Главном управлении криминалистики СКР. Знаю, по количеству исследований в год Нестеренко занимает первые места по России.

Иногда фигуранты уголовных дел, находящихся в производстве сотрудников полиции, сами просят, чтобы полиграф им провела Нестеренко. Соглашались на исследования только у неё, говорили: «Если скажет, что мы виноваты, значит, виноваты». Это высшая степень доверия.

Рассказ пятый. Об эмпатии и службе

– Я считаю себя хорошим человеком, и надеюсь, если со мной вдруг что-то произойдёт, рядом со мной окажутся люди такие же, как я. Люди, которые верят в своё дело и человечность. Поэтому живу по принципу «поступай с людьми так же, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой».

Я та часть системы, которая помогает людям. Помогаю потерпевшим, чтобы виновный не остался безнаказанным. Помогаю людям, которых подозревают напрасно. Помогаю полицейским и следователям выполнить хорошо их работу.

Самое тяжёлое для меня – работа по поводу преступлений в отношении детей. Мне как маме троих детей читать показания, связанные с сексуальными действиями в отношении ребёнка, очень трудно. Но надо держать себя в руках. В этом и проявляется профессионализм – не поддаваться эмоциям. Хотя это сложно, я человек очень эмоциональный.

Ко всем нужно относиться по-человечески. Что бы ни совершил тот, кого приходится тестировать, эксперт делает работу. Кого-то обвинять, вразумлять, стыдить – непрофессионально.

Проверка на полиграфе подозреваемого в делах о сексуальном насилии над детьми – одно из важнейших доказательств на следствии. Результаты тестирования по значимости на втором месте после показаний пострадавшего ребёнка и заключения психолога об их правдивости. Ульяне Нестеренко часто приходится сталкиваться с такой изнанкой жизни – случаями, когда подозреваемыми оказываются отцы, отчимы, дедушки, педагоги, случайные люди с улицы.

В сентябре 2017 года к Нестеренко на исследование привезли мужчину, которого заподозрили в насилии над 8-летним мальчиком. Об издевательствах «дяди» рассказал сам ребёнок – сначала родителям, потом – психологу и силовикам. Слушать, что с ним в гараже неподалёку от дома сделал взрослый дядя, даже человеку с крепкой психикой оказалось невыносимо.

На полиграфе мужчина был уверен в себе, называл мальчика «дурачком». У ребёнка оказалась небольшая задержка в развитии и проблемы с речью, на что и упирал в своё оправдание подозреваемый. Кто же такому поверит? Слово взрослого против слова ребёнка «с особенностями».

Мужчина улыбался и шутил во время тестирования, мило беседовал с экспертом, жаловался на свою трудную жизнь. Мол, сначала отбывал срок за покушение на изнасилование женщины, которая его оговорила из мести, потом забил до смерти соседа – тот сам был неправ и вынудил обороняться. Было и ещё две судимости. Но чтобы тронуть ребёнка – да никогда, чистой воды оговор. Тем не менее, реакции мужчины полностью подтвердили правдивость показаний ребёнка. О чём эксперт рассказала следователям и операм. 

– Ульяна, спасибо, он признался! Всё благодаря твоему полиграфу, – позвонил на следующий день оперуполномоченный.

Эксперт выдохнула – всё-таки есть на свете правда и справедливость.

Рассказ шестой. О семье и поддержке

С работы домой Ульяну Нестеренко ждут муж и трое детей. Её старшему сыну 7,5 лет, двойняшкам – дочке и сыну по 5,5 лет. С детьми очень помогают родители, которые живут рядом. Бабушка и дедушка могут забрать пораньше, подстраховать во время болезни. Ульяна говорит, что благодаря грамотной организации и безусловной поддержке родителей и мужа, за последние два года с сыновьями и дочкой ни разу не была на больничном.

С семьёй

– В какой-то момент я поняла: чем больше времени я провожу с детьми, тем лучше. Один выходной день я трачу на уборку, готовку, стирку, а второй обязательно проводим вместе с детьми – гуляем на площадке, ездим в кино, на развлечения, в парк, в бассейн. Как бы тебе ни хотелось поспать, отдохнуть, побыть одной, надо обязательно отдыхать вместе. У детей должна быть мама.

Когда появился старший сын, я спросила у своей мамы, какую идею они закладывали в моё воспитание, в меня. Она тогда ответила: «Не надо надеяться на других, надейся только на себя». В общем, будь ответственной, работай и будет тебе счастье. В своих детей я закладываю другое.

Я часто сталкиваюсь с лицами, подозреваемыми в сексуальном насилии к детям, которые нередко оказываются близкими ребёнку людьми. Они умеют уговорить молчать, дети же терпят и получают колоссальную психологическую травму, которая может поломать всю жизнь. Поэтому я очень боюсь, что у моих детей появится какая-то страшная тайна. Я часто повторяю им: «Говорите всегда только правду, как минимум маме». Этот принцип, жизненный девиз, появился из самых ужасных сторон моей профессии и моей нелюбви ко лжи. Что бы ни случилось, нужно знать пусть горькую, но правду. Я часто вижу, как это знание, разоблачение обмана, ломает судьбы людей. Но я всё равно за правду – ведь её поиску я посвящаю всю свою жизнь.